— Ты, наверное, тоже архитектором будешь, сыночек, — ласково проговорил Джованни: "Пьетро, присмотри за ним, мы с мамой сейчас придем".
Оставшись наедине с женой, он потянулся и взял ее руку. "Ты же знаешь, — тихо сказал Джованни, — милая, какой у тебя талант. Не волнуйся, пожалуйста".
Изабелла улыбнулась и, наклонившись, потерлась холодным носом об его ладонь. "Это не как у вас, — она помолчала, — твои статьи едва три десятка человек в Европе понимает, дорогой мой муж, а тут — она повела рукой в сторону Сомерсет-хауса, — тут совсем другое".
Джованни пересел к жене и обнял ее: "Знаешь, что самое главное? Что рабочие на тех мануфактурах, что ты построила — видят солнечный свет и дышат воздухом, что твои мосты — крепкие и надежные, и так, — он поцеловал еле заметные пятна туши на руке, — так будет всегда".
— Рейнольдс мне прислал письмо, — неожиданно для самой себя сказала Изабелла. "Я тебе не говорила…"
— Я знаю, — Джованни поцеловал ее в ухо. "Констанца проболталась. У нее, как и всех газетчиков — очень длинный язык. Я понимаю, почему ты мне его не показывала — что-то плохое?"
Изабелла помолчала, и, наконец, вздернула подбородок: "Пошли. Нечего тянуть".
Джованни подал ей руку. Глядя вслед жене — на упрямую, жесткую спину, на прямой разворот стройных плеч, он угрюмо подумал: "Сколько девушек могли бы стать учеными, преподавателями, инженерами…, Сейчас они вынуждены всю жизнь прозябать в гувернантках. Мы ведь даже не пускаем их в университеты. Как это мне Лагранж сказал, в Париже. "Если бы мадам Холланд начала заниматься математикой в юности, из нее бы вышел серьезный исследователь". Хоть Констанца добилась того, чего хотела, — он внезапно улыбнулся: "Замуж она, наверное, в Америке выйдет. Она же не хочет венчаться, не верит в Бога. Это если вообще — кто-то ей по душе придется".
— Папа! — поторопил его Пьетро. "Сейчас двери открывают". Он пробился через летнюю, оживленную, пахнущую духами, лондонскую толпу и взял жену под руку: "А что портрет — будет на выставке?"
— Не знаю, — Изабелла сжала изящные пальцы. "Я его всего за неделю до начала послала, не знаю, Джованни". Она быстро приложила маленькую ладонь к корсету. Джованни чуть не рассмеялся вслух.
— Она всю дорогу от Мейденхеда там руку держала, — сказал он себе, поднимаясь по каменным, широким ступеням. "Письмо Рейнольдса туда положила, не иначе. Как в тот раз, когда я ее раздевал, в спальне, и на пол какой-то чертеж выпал. Оказалось — опоры для моста. Она всегда так — важные вещи за корсет засовывает".
В большие окна зала вливался солнечный свет. Изабелла застыла, едва сделав несколько шагов, и, сглотнула: "Джованни…"
Портрет висел на правой стене. Тео, в темно-красном шелке, с убранными в высокую прическу волосами, сидела, выпрямив спину, опираясь подбородком о красивую, играющую кольцами руку. "Богиня, — подумал Джованни, и, наклонившись, проговорил: "Смотри, она — рядом встала. Сейчас ее цветами завалят, как в театре".
По толпе пробежал шепоток. Изабелла почти испуганно шепнула: "Сэр Джошуа!"
Он вышел на середину зала, — высокий, седоволосый, чуть сгорбившийся, в безукоризненном сюртуке цвета лаванды.
— Дамы и господа, — откашлявшись, все еще сильным голосом, начал Рейнольдс. "Ежегодная летняя выставка Королевской Академии Художеств объявляется открытой. Для меня стало большой честью увидеть здесь звезду французской сцены, осенившую своим присутствием Лондон. Мадемуазель Бенджаман, дамы и господа, — Рейнольдс склонился над ее рукой, — модель для еще одного таланта, как мы видим, — он указал на портрет, — миссис ди Амальфи".
— Он тебе подмигнул, — сказал Джованни жене. "Я совершенно точно видел, Рейнольдс тебе подмигнул. Пошли, — он увлек ее за собой, — Питер тут обо всех позаботится. Я хочу посмотреть архитектурный зал".
— Не надо, — чуть не плача, сказала Изабелла. "Меня там все равно не будет. Он мне написал, что женщины еще никогда не выставлялись в этом разделе…".
— А я все равно хочу, — упрямо повторил Джованни. Он шагнул в боковую комнату, увешанную чертежами. Там было тихо. Он сразу увидел тонкий, искусный, обрамленный простой рамой рисунок.
— Проект текстильной мануфактуры компании "Клюге и Кроу" в Лидсе, 1788 год, И. де А., - прочел он и обернулся на жену. Изабелла стояла на пороге, прерывисто дыша, вертя в руках бархатный, отделанный бисером мешочек.
— Я не верю, — подумала женщина. "Пусть под инициалами, но я все равно — здесь. Господи, да возможно ли такое?"
— Ты все это уже знаешь, — краснея, сказала Изабелла. "Я же тебе показывала, Джованни…"
Он оглянулся — в комнате еще никого не было, — и поцеловал ее, — долго, глубоко. "А я, — усмехнулся Джованни, оторвавшись от ее губ, — я хочу посмотреть на это еще раз, дорогой мой участник летней выставки Академии Художеств".
Изабелла кивнула и быстро коснулась губами его щеки.
Жанна ходила вдоль увешанных картинами стен, держа мальчиков за руки, слушая и не слыша их болтовню. Она обернулась и посмотрела на Питера — тот стоял, разговаривая о чем-то с Констанцей и Тео. Мужчина заметил ее взгляд и ласково, нежно улыбнулся.
— Я не могу, — горько подумала Жанна. "Не могу так больше. Не могу лгать Тео, она ведь спрашивает — что со мной. Уже неделя, как ничего нет. Господи, какая я дура, потеряла голову, забыла обо всем. Надо сказать. Сказать Питеру, он должен знать. Сказать Тео, — она вздохнула.
Жанна увидела темноволосую голову маленького Франческо, что спал на руках у Констанцы и покраснела: "Весной. Весной у нас такой же будет. Мальчик, или девочка. Бедная моя, Тео, она так хочет ребенка, я же вижу…Ладно, — она качнула сложной, украшенной цветами прической, — раз так, надо выйти замуж за Питера. Я его полюблю, непременно. Он добрый, хороший человек. Надо полюбить, — велела себе девушка. "Дитя должно расти с отцом".
— Тетя Жанна, — Майкл подергал ее за руку, — Пьетро вот эта картина не нравится, а вам?
Жанна очнулась и посмотрела на пышную, в шелках даму, что восседала на мраморном троне, прижимая к просторной груди маленькую змейку. У дамы был большой нос и двойной, пухлый подбородок.
— Это Клеопатра, — ехидно сказал Пьетро. "Мне кажется, у змеи просто яда, не достанет — ее убить".
Жанна рассмеялась и поцеловала рыжие кудри: "И, правда, дорогой мой".
— Двенадцать лет мы уже вместе, — вздохнула она про себя, идя дальше, рассеянно смотря на картины. "Вернемся в Париж, и поговорю с Тео. Она меня поймет, она добрая, очень добрая. Господи, — она взглянула на высокую, красивую прическу женщины, — как же она, без меня…, Поговорю и напишу Питеру. Обвенчаться и в Париже можно, — она почувствовала тяжесть кольца на пальце, и решительно сжала губы: "Так тому и быть".
